Вчера выкрасил волосы в фиолетово-оранжевый цвет. Красиво. Но что-то не получилось. Примчался в парикмахерскую вокзала. Тут меньше вероятность встретить знакомых.

Заглянул — слава богу, никого. Зашел и бухнулся в единственное кресло. Из-за занавески выглядывает голова парикмахера. Господи, глазки крохотные, лысый, вокруг лысины венчик седых волосиков, сам небритый, здоровенный красный нос картошкой… Выглянул, кто это к нему сел. А чего выглядывать? Естественно, клиент.

Потом показывается весь. Пузо, как будто у него под халатом пять арбузов, рост — невысокий, но ручищи — как у палача, каждый палец — демократизатор. Идет вразвалку. Накинул на меня пеньюар — и уставился через зеркало на мои волосы. Смотрит, не отрываясь. Ни слова не произносит. Хамство — чисто вокзальное. Наконец изволит отверзнуть уста:

— Как будем стричься?

— Чтобы ненароком не испортить красоту, — отвечаю, блеща остроумием.

— Наголо или налысо? Машинкой или бритвой?

Жуткий хам, конечно.

— Под Котовского. Бритвой, естественно!

Ничего не говорит. И начинается колдовство-ведовство. Замес пены, точит бритву: Ходит слоновьей походкой то по правую руку от меня, то по левую, все у него в разных ящиках, нет, чтобы положить все в одно место и достать, когда клиент требует. Ему обязательно нужно создать видимость работы, чтобы потом вымогать башлы. Приемчики известны.

Закончились творческие искания. Останавливается за спиной и ручищей хватает мою прическу, щупает, не парик ли. Хам! Взмылил помазок и пошел по частям выполнять свою работу: от загривка и от ушей подвигается к макушке.

Стоит от меня справа, прижал свое пузо к моей руке и чувствую, как он свои яйца возложил на мою руку. Обойдет кругом, подойдет слева — опять кладет на руку яйца. Я делаю вид, что сижу и не замечаю его хамских выходок. За кого он меня принимает, интересно?

Голову бреет, правда, осторожно, а то в прошлом году одна брила так, что я вышел от нее весь в кровавых ранах, как из кавалерийской сечи. Этот на трудных участках сначала поработает ножницами, после поворошит своими демократизаторами, пострижет электромашинкой, а уже потом пускает в дело помазок и бритву. И все это время ощущаю у себя то на локте, то на плече его прибор.

Сижу нервозно, так как у меня самого давно стоит. Я легко возбуждаюсь. Это у меня с детства. Но поправить рукой не могу, боюсь дернуться.

Когда я бухнулся в кресло, то не подумал о члене. Сел и сел. Он же у меня тогда лежал спокойно. А теперь встал, но оказался зажат между правой ногой и яичками. Отодвигаю ногу — не помогает. Развожу колени — давит. Нужна рука, чтобы вытащить его! Но — боюсь шевельнуться.

Боль начинается адская. Дело грозит кончиться защемлением! Членовредительством, в смысле — увечьем без гарантии компенсации со стороны государства! Приказываю ему: «Лежать! К ноге!» — не слушается. «К ноге» — да, «лежать» — нет. Но как тут успокоишься, когда с обоих боков к вам прижимаются? Хамство!

А когда дошел до темечка, то ему понадобилось вообще встать к моему лицу передом! И я своим носом ощутил его арбузы, пахнущие «Шипром»! То, что у него под пузом, тычет прямо мне в рот! Через халат, конечно. У меня встает еще сильнее!

Я тогда не выдержал:

— Извините, не могли бы вы на мгновение прерваться? Мне нужно.

Он тут же перестал брить и отступил от кресла. Держит руки на отлете, как хирург Пирогов: в одной руке опасная бритва, в другой помазок. Я под пеньюаром высвободил, наконец, из плена свой сдавленный член, и он, мой любимчик, распрямился и вздохнул.

— Продолжайте, пожалуйста.

И вижу в зеркале — он смотрит на мой пеньюар.
Я тоже быстро взглянул: господи, простыня топорщится! Член-то выпростался из плена — и взбил пеньюар! Я в ужасе. Рукой под пеньюаром надавил на член и прижал к яичкам сверху.

— Можно продолжать? — спрашивает.

— Да.

Добрил.

Протер лысину салфеткой.

Отступил на шаг — как художник Перов от своей картины «Портрет Достоевского». Я тоже критично обозрел себя в зеркале: хорошо, если не считать разводов от красителей. Красители, конечно, стали делать изумительно, по французской лицензии, но они, как ни берегись, обязательно покрасят кожу головы. Молчим. Я не поднимаюсь.

— Голову мыть будем? — спрашивает.

А сам смотрит на мою разноцветную голову с болью. С его стороны, считаю, хамство задавать такой вопрос: что же, он сам не видит, что с такой головой ни один человек не может выйти на улицу? Но я дипломатично спрашиваю:

— У вас есть чем? Должны же быть антитела: Наши красители изготовлены по французской лицензии. Это круто.

— Для вас найдутся.

Интересно, чем он может растворить французские красители? Серной кислотой, что ли?

Опять начинается хождение справа, слева, ящички: Я уж не знаю, куда девать мои локти — он их все время задевает своими слоновьими бедрами, отчего мой впечатлительный член никак не успокоится! Хамство беспримерное.

В отдельном тазике все приготовлено — смешаны какие-то лосьоны и взбита розовая пена. Парикмахер наклоняет мою голову к раковине — и пошел ее мылить!

Здоровенные сардельки мягко массируют подушечками мою побритую голову — я изнемогаю: сейчас, боюсь, спущу! Наконец, смыл душем пену и набросил махровую салфетку, тщательно протер. Я снова обозрел себя в зеркале: вот так хорошо. Голова вернула свой естественный цвет, разводов нет.

— А краска больше не выступит? — спрашиваю на всякий случай.

— Никогда, — отвечает.

— Хорошо. Спасибо. Сколько я вам должен?

Дальше начинается пантомима.

Своим носом картошкой он мне в зеркало делает знак пройти с ним за занавеску. И уходит. Я сам с себя снимаю пеньюар, стряхиваю волосинки, хотя это его обязанность, и доверчиво иду за занавеску, наивно думая, что там у него кассовый аппарат.

Какой там! Вхожу — в комнатушке темно. Пригляделся — он стоит, приготовился: расстегнул халат, ширинку. Из недр его штанов на меня смотрит член. Членище! С такими яищами, каких я никогда в своей жизни не видел. Член — коричневый, как шоколад. Здоровенный, как пожарный шланг. А он своей лапищей залупает головку и жестом просит взять в ротик.

Я в ужасе отступаю, и даже ударился поясницей об их вторую раковину. Боже мой, какое вокзальное хамство! Как можно предлагать такие грубые вещи незнакомым людям?!

Молча показываю ему глазами и всем лицом, что я возмущен и разгневан.

Он, как маленький, строит кисленькую гримаску: «Ну, пожалуйста! Ну, я вас прошу! Ну, что вам стоит уважить старого бедного парикмахера?»

Я, потрясенный, выражаю всем лицом, что не допускаю даже мысли о том, что пойду ему навстречу: такой шланг ко мне в рот не вместится.

Он делает еще более жалобную мордашку и на пальцах показывает: «Ну, немножко. Ну, сколько влезет, столько влезет. Я за любое количество буду вам признателен». И показывает языком, как лижут мороженое пломбир: «Ну, хоть просто полижите! Ну, как мороженое пломбир!»…

Мороженое пломбир действительно лижут, но не забирают же шарик над стаканчиком в рот целиком. Ни у одного нормального человека рот не растянется, если не считать покойного Жана Маре. Хамство даже просить о таком!

А он, не понимая меня и думая, что я им брезгую, берет с полки флакон с чистым спиртом и старательно протирает головку и весь член.
И опять мимикой лица жалобно просит: «Пососите? Ну, хоть лизните один разочек? Всего один?» И так умилительно смотрит, так просит:

Все-таки он хорошо меня постриг. Я теперь смогу показаться на улице. И потом он столько бегал вокруг меня, столько мозолей насажал на свои трудовые ладони, выдвигая ящички с мазями и кислотами из таблицы Менделеева: У меня есть сердце.

Оттолкнулся от раковины, присел. Объял руками необъятное — здоровенную ногу этого труженика службы быта, на вторую ногу рук не хватило, и приблизил свои губы к набухшим губкам его мочеиспускательного канала. А оттуда сочится нежно пахнущий и приятный на вкус ручеек:

Мои губы соприкоснулись с губками, венчающими головку его члена, и его губки обожгли меня. Я даже отпрянул. Однако одного моего прикосновения оказалось достаточно, чтобы его член сразу затвердел — не могу сказать, что подскочил, хоть и дернулся, не в том возрасте человек, но затвердел очень основательно.

Во мне тогда проснулся азарт. Попытался принять в ротик всю головку. Вся не вошла, но наполовину — да. Рукой я нежно массировал ему его огромные, как гандбольные мячи, и тяжелые, как гантели, яйца. Бедный Йорик! Сколько же он постился? . . Нет, это были не гантели, а две дамские муфты, таким мягким ворсом они были покрыты! Ласково поворошил руками лобковую растительность. Пальцы даже запутались. Лобок жирненький, пружинит: Я, любящий ласку и ценящий ее в других, зарылся в лобок носом: Я услышал, как где-то сверху надо мной раздалось урчание…

Тогда я отверз рот, как мог шире, — и вдохновенно принял его головку до уздечка! Он застонал и налег на меня своим массивным телом.

Я стал прохаживаться языком по стволу этого могучего древа. Затем вновь обратился к пылающему мочеиспускательному каналу, который начал извергать лаву. Она вырывалась из жерла неудержимо, бурно. И вдруг парикмахер стал мучительно содрогаться. Пошла магма!

Я самоотверженно вонзил его головку к себе в уста, — и тотчас из жерла этого вулкана в меня рванула струя спермы. Я думал, что захлебнусь — но на самом деле оказалось не больше, чем у любого другого мужчины. У меня даже бывает, знаете, больше. Так что на этом случае я еще раз убедился, что дело не в размере.

Совсем другое — реакция индивидуума. Моего химика сложило вдвое, так что моя голова оказалась намертво зажатой его пузом сверху и коленками снизу. Его трясло, как карбюратор. И мою голову вместе с ним. Когда же он затих и распрямился, то остатки спермы опрыскали мне лицо. Парикмахер выпятил свои арбузы, поднял меня с пола и так смачно и с таким чувством поцеловал в рот, еще заполненный его извержением, как меня еще никто никогда не целовал! Теперь настал мой черед застонать. Его громадный рот и сила его челюстей были такими, что я, забыв о своих принципах, обвил его шею руками и доверчиво прижался к нему всем своим телом. И тотчас спустил за милую душу, повиснув у него на шее: Так я не кончал еще никогда в своей жизни!

Он, конечно, почувствовал, что я тоже спускаю. Прижал меня сильно-сильно, ручищами своими на попочку нажал, потом как-то очень быстро расстегнул мой ремень и сбросил с меня штаны и трусики, наклонился — присесть он не мог из-за своей грузности, — и так хорошо дососал мне, что мой членишко в его пасти утоп и там, бедняжка, потерялся:

Когда природные катаклизмы закончились, благодарный стилист-визажист снабдил меня воистину волшебными протирочными материалами, так что не прошло и минуты, как я был одет уже во все сухое:

Он смотрел на меня своими маленькими глазками с таким искренним чувством благодарности, какое не забывается: Ради такого взгляда стоит жить на свете, господа!

Вышли в его крохотный салон на одно кресло, и тут он подал голос:

— Если еще покраситесь, приходите.
Буду рад помочь всем, чем смогу.

— Сколько я вам должен? — спрашиваю.

Я не желаю быть никому обязанным.

— Не имею права принять от вас плату, — отвечает, — потому что у меня сегодня утром сгорел кассовый аппарат. Приходите завтра, когда починят.

— Как завтра?

— Да, к завтрашнему дню наш салон заработает в полную силу.

— Хорошо, приду завтра.

Они, эти работники службы быта, все-таки неисправимые невежды. Думает, что раз у него не работает кассовый аппарат, то я сбегу, не заплатив: Не на того напал: не сбегу!

У нас также ищут:

порна сестру трахнул брат, ебут в таиланде, русское порно инцест кино смотреть онлайн, выебал красивейшую подругу, видео фистинг бесплатно ролики, ебут девушку под наркотиками, зачем девушки симулируют оргазм, мама смотрит как дочка трахается, студенты трахнули свою училку смотреть онлайн, трахнул блондинку около машины, целки крупным планом онлайн, инцест трио русское, смотреть порно лучшее инцест видео, почему сквирт без оргазма, парня ебут в рот и попку, анальное фистинг порно видео, ебут в жопу украинок, инцест онлаин видео бесплатно, ищу женщину которая меня трахнет, трахнул гинеколог смотреть бесплатно, хочу трахаться с мужем, Брюнет застукал за мастурбацией в ванной жену, фистинг скачать видео mp4, гей кончил в жопу другу, может ли девушка испытывать оргазм при анальном сексе, блондинку с большими сиськами ебут раком